— Жду, — неожиданно смеется он. — Знаю, что не будет так, Алиса. И не надо на равных, и не надо одинаково. Да хоть как-нибудь, маленькая моя.
— Ну хоть в чем-то я была первой здесь, — недовольно жалуюсь, — слава богу, я тебя первой поцеловала.
— Еще чего, — хмурится он и внезапно суровеет. — Это я тебя первым поцеловал.
Гляжу на него, и не знаю где точно взгляд зафиксировать.
— Ты перегрелся, Вася. Конечно, я тебя первой поцеловала. Ты что?
Совсем теряюсь, когда он меня на себя дергает, и в охапку грозную берет. Рассвирепел от чего еще?
С ума сошел! На парковке он быковал мне в лицо, и явно намеревался наказать поцелуем меня после угроз. Но я первая его поцеловала!
— Ты даже не помнишь, благодетельница, — смотрит на меня огнем, — я и не надеялся, что вспомнишь. Я в Миронском детдоме вырос, один раз туда вернулся, с баблом. Единственный. Умоляли потом Дед Морозом побыть…
… слова он произносит, а я по швам расхожусь, как старая тряпичная кукла. Что это он имеет в виду? Нет! Ее Дед Мороз! Все это время…
— … а я сдуру согласился. А ты тогда Снегуркой была, не помнишь? Восемь лет, наверное, прошло. Поцеловал тебя потом в углу каком-то, потому что не сдержался. Застолбить тебя хотел, сам себя не узнавал.
На свою руку я ошеломленно смотрю. Не знаю, моя ли она или чья-то? Все это время… Он же мое лицо тогда видел, а я его — нет. Только губы частично разглядела.
Все это время… он молчал. А я как идиотка последняя… Даже не подозревала и фантазировала, что это не аномалия, что я от Васи погибаю.
А теперь.
Теперь.
Опять за нос, оказывается, меня водил. С первого самого дня, как за стол в Доме Культуры сели.
Отодвигаюсь от него, потому что душе пространство нужно, а она только через тело сигнал передать может. Сигнал спасения. Ширится пустота, и ей нужно вылезти за пределы телесные.
Мне нужно отдалиться.
Ну конечно же, Дедом Морозом оказался Кулак. Потому что их поцелуи вызывали у меня одинаковый отклик! Я практически узнала его в прикосновении, потому что поцелуй на парковке мне показался отложенным во времени!
Не сбежать мне от него. Полная безвыходность.
За ручку двери хватаюсь, а он разозленно в себя обнимает и ручку грабастает первым.
— Еще чего! Чего дуешься? Не помнишь, так не страшно.
— Все я помню! — ору так, что он отшатывается, застывая. — Как не помнить могу! Только вот узнать тебя у меня шансов не было!
— Ну, я тебя узнал.
Тянется ко мне, а я ногой в дверь впечатываюсь. Его руку там не задеваю, но это предупреждение.
— Алиса, — он опять застывает, — что на тебя нашло?
— Мне побыть надо одной. Тебе стоило сказать мне. С самого начала стоило. Или хоть когда в трусы мне полез.
— Да я думал, ты забыла вообще! — злится он.
Какое-то время в раздумьях возле машины стою, а он коршуном вокруг маячит. От нетерпения расхаживает. Здесь горожан мало, тачка в тени дерева припаркована. Но половина окон в доме напротив в курсе, чем мы тут с ним в машине занимались.
— Это вообще значения никакого не имеет, — бормочет он. — Я-то все помнил, конечно, ну а ты меня не разглядела.
Для него вообще ничего значения не имеет то, что имеет значение для меня.
— Мне нужно перестроиться как-то, — опустив руки, куда-то в асфальт говорю. Под ногами все рассматриваю. — Мне план какой-то новый нужен.
— У нас уже есть план, — сечет Кулак. — Мы строим детдом, женимся, психа уроем.
— Нет, это у тебя есть план, — жестко выговариваю, смотря ему в глаза. — А мне нужен мой план.
— Это еще какой?
— Я занялась усыновлением Вани. И я не остановлюсь. Я в процессе уже. Квартиру продаю, нам с Ваней нужно выбрать новую. И брак предполагает совместное проживание, да? Я что, на две квартиры жить буду?
К выражению бешенства на его морде я готова. Но в глазах черных тень неистовства таким вихрем закручивается, что вскидываю голову. Не задавит меня!
Карты на стол.
Вертеть собой больше не позволю. Пускай без него никак, но игрушкой быть на всей согласной в его тени — еще мучительнее.
— То есть, я в пролете, да? Ты меня опрокинула опять. Нужно с Ваней жить, а значит, меня выкинуть можно!
— Никто тебя не выкидывает, — чеканю я каждое слово. — Я тебя перед фактом ставлю, как есть.
— Перед фактом? Меня? — он злобно щурится. — Это я тебя перед фактом ставлю, что мы с тобой все порешали до того, как ты себе в голову вбила, что спасешь его!
— Обстоятельства поменялись.
— Обстоятельства… поменялись? — заикается Кулак и по волосам проводит руками. И хватает себя за кожу головы. — То есть, твое слово ничего не стоит?
— Как и твое, — вспылчиво напоминаю, — только я от своего слова не отказываюсь. Я не пошла и выскочила замуж за кого-то. Я люблю тебя, Вася. Конечно, я хочу быть с тобой.
Он обездвижен, будто время для него растянулось. Я нервно сглатываю. Грохочет под пятками пульсация страха. Стою на ногах, но не ощущаю этого.
— Никто проверить не может, любишь меня или нет, — коверкает он слова до такой степени, что я с трудом разбираю, — ты все другое важнее меня считаешь.
— Ну ты и мудак, — выплевываю я, и нахожу силы для еще одной минуты. — Эту яму ты вырыл сам. Я-я сделала все, что могла. Ты ведь меня не любишь. Ну ничего. Зато у меня есть Ваня, — мстительно бросаю и разворачиваюсь и иду куда-то по улице.
Слышу, как он по машине заряжает и остановиться не может. Сдавленно закрываю рот рукой, когда меня в спину толкают его отчаянные крики:
— Ну и проваливай! Выдумщица! Из мухи слона делаешь! Иди мозги кому-то другому еби! И я выиграл, поняла? Я выиграл!
Последнее Кулак ревет с такой мощью, что я начинаю бежать.
Глава 39 КУЛАК
— Ну вот, ну вот, кисленькая капусточка подъехала, — заводит Сан Сергеевич, когда официант блюда на столе пристраивает.
Сейчас переверну деревянный квадрат на хрен, ножка прощупывается и мне только ступней по набалдашнику зарядить осталось. Расселись, придурки, на бесполезной сходке с повесткой «надо держать руку на пульсе». Заняться нечем, лясы точить в азиатских кабаках. Ну конечно, я пришел, Кузнецов от кузнецовских приехал, Сан Сергеевич притащился, Лешей, зам Карелина, — тоже, а где, спрашивается, сам пэр мафиозный, который на проведении шабаша и настаивал?
У Карелина, блядь, видите ли, в самом пиздец разгаре счастливая семейная заебись житуха.
Нормально, да? Сам придумал, Лешей всех напряг, а теперь что? Хорошо устроился.
Пугало оно, а не мафиози. Думает он тут клановым достоянием управляет, ну просто мафия в «Черкаго». Да если бы не зам, британский интеллигент уже в посадке какой-то гнил с перерезанным горлом. Вообще все на шизике Лешее держится.
Обсуждают они очередную модернизацию терминалов и выход на малый порт Дзержинска через перестановку таможни. Да всем насрать, сколько можно уже про эти терминалы и объемы груза? Нечего дебилов как Филатов на направления ставить, а потом скулить круглосуточно.
— Бутылку принеси и поставь, — бросаю официанту, который задолбал мне подливать, будто я — аристократишка в Версале.
Сан Сергеевич еще и на стопку передо мной посматривает. Пусть только рот посмеет открыть.
Закидываюсь огненной, — да, много, — потому что только так присутствующих идиотов слушать можно. Через десять минут Игнат дверь в наш зал открывает, и я пол скребу ножками стула — от общего стола чуть отъезжаю. Все, теперь пусть мой зам с ними базарит и так далее.
— Ты бы нормального леща Филатову дал, так дело шустрее пошло бы, а, — вытягивает шею Лешей в мою сторону. Сто пудов опять под чем-то. Всегда как вампирюга выглядит, но сегодня глаза вообще чуть ли не белесые.
— А ты че, лещи разучился сам давать? Вы где этого очкастого взяли, туда и обратно запуляйте. А мне насрать, сказал.
— Ой ну не современный ты человек, Вася, — заводит Сан Сергеевич и пачку сигарет в руках крутит. На «Беломор» что-то подозрительно похоже.
